[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] [МУЗЫКА] И снова возвращаемся к проблеме критерия демаркации. Цель научного познания, кроме всего прочего — сделать мир понятным, объяснить его, то есть свести непонятное к понятному, к очевидному. Человек может принять, как верное, только то утверждение, которое кажется ему очевидным и убедительным. Если оно его не убеждает, если оно ему не очевидно, он его не примет. Замечательный математик Герман Вейль сказал: «Очевидность остается последним источником истины и познания». Майкл Полани приводит забавный пример, когда исследование воспринимается, как нелепость, потому что мы не можем найти хоть какого-либо объяснения тому, что получено. Он описывает статью в журнале Nature, очень весомый журнал. В этой статье доказывается, что продолжительность беременности у различных грызунов — ну, а грызунов очень много разных — продолжительность беременности у всех грызунов кратна числу π. Полани замечает: «Сколько бы ни было доводов в пользу этого соотношения, они никогда не смогут убедить нас в реальности». Ну действительно, ну совершенно непонятно, при чем тут число π. В течение 20 лет отвергалось, как заведомая подделка, наскальное изображение ледниковой эпохи. Это при том, что это все находилось достаточно близко от института, который занимался аналогичными исследованиями. А почему отвергалось? Потому что нельзя было найти объяснения, как это появились в темной пещере наскальные росписи, в которых при этом нет копоти на стенах. Это что, при фонарях? Тогда подделка. И до тех пор, пока не нашли какого-то объяснения, как это могло быть, это воспринималось, как подделка. А потом: ба, да это же замечательное открытие. Ричард Фейнман, которого я уже многократно цитировал, сказал замечательную фразу: «Истинное величие науки состоит в том, что мы можем найти такой способ объяснения, который сделает закон очевидным». Мы должны все объяснять, мы должны все понимать. Правда, и тоже цитата Рассела, «Озарение без проверки и без опоры является недостаточной гарантией истины, несмотря на то, что многие из наиболее важных истин были вначале подсказаны им». Очевидность необходима, но не достаточна. Вообще неизвестно, откуда и почему переживание очевидности возникает. Вот как оно появляется? Оно таинственно, то есть мистично. А как говорил Людвиг Витгенштейн, «О мистическом нельзя говорить, о нем можно только молчать». Все великие мистики, описывающие свои переживания, они, как правило, завершают это словами: «и это было нечто такое, что и описать в словах невозможно». Мистическое невыразимо. Но все-таки, что следует принять за очевидное? Декарт задумался над этим вопросом. «Ну, вообще говоря, — полагает он, — мы можем сомневаться во всем. Я единственное, в чем не могу сомневаться — это в том, что я сомневаюсь. Ну а если я сомневаюсь, то соответственно, я должен существовать для того, чтобы сомневаться». Отсюда его знаменитое Cogito ergo sum — «Мыслю, следовательно, существую». Но правда, тем самым он этот вывод тоже принимает за очевидное, что, впрочем, уже не очевидно. Очевидность таинственна, но только в ней может содержаться истина, утверждают мистики. Знание о том, как надо жить человеку, сознание несет нам свет истины. Тот, кто знает, как все происходит, только с помощью сознания может сообщить нам об этом. В Коране так и сказано: «Все написано в книге очевидности». «Царствие небесное внутри нас», — добавляют христиане. А что же мешает сразу овладеть этим знанием, если это знание нам уже дано? И тут мистики говорят: требуется умение, вырабатываемое лишь в чрезвычайно трудном процессе овладения мистическим опытом. Ибо человек воспринимает только хаос собственных мыслей и не может за этим хаосом увидеть подлинный свет. Необходимо собирание себя из рассеяния, нужно, как говорит святая Тереза, «великое отречение от всего». Преподобный Нил Сорский так выражает эту мысль: «Нужно иметь и сердце, безмолвствующее от всякого помысла, нужно погрузиться в мрак неведения». Об этом же говорят и мусульманские теологи, и буддисты. Но правда, у мистиков тоже возникает проблема. Если человек должен отказаться от себя, чтобы познать истину, то как он узнает, что он узрел истину, а не продал, допустим, душу дьяволу? Жанна д'Арк, получив послание свыше от святых, что ей предстоит спасти Францию, способствовала тому, что Франция освободилась от англичан. Но в процессе боев Жанну арестовывают бургундцы и передают англичанам. Англичанам очень важно доказать, что это не святые вели к победе французов, поэтому они устраивают процесс над Жанной, пытаясь доказать, что она на самом деле не голоса святых слушала, а это были увещевания дьявола. И в итоге приговаривают ее к сожжению и сжигают в Орлеане. После победы французов наступает реабилитационный процесс над Жанной. И тут уже наоборот, доказывается, что на самом деле нет, она слушала действительно голоса святых. Я не буду трогать эту историческую канву, я просто показываю, что это сложная проблема: кого мы слышим, когда слышим голоса извне, если мы их слышим. Мистикам очень важно понимать, откуда к ним приходит вот это осознание очевидности. Ведь любое переживание мистика ему просто непосредственно дано. Вот нам это очевидно, и только. Можем ли мы опираться на вот эту очевидность в науке? Существует множество видов субъективной деятельности, которые опираются на субъективные переживания. Ну например, кулинария. Мы ведь оцениваем пищу по вкусу, ну, или как говорят, органолептически, это абсолютно субъективное ощущение. И сколько бы нам ни говорили, какой полезный продукт, мы исходим не из полезности, а из его вкусовых, то есть абсолютно субъективных качеств. Во многом на субъективный критерий опирается искусство, мы на самом деле не знаем, как оценивать те или иные произведения искусства, что хорошо или что плохо. Есть, конечно, разные подходы, но в целом либо нам это нравится, либо мы это эмоционально переживаем, либо нет. Без этого ощущения многих видов человеческой деятельности не существует, да и живем мы в основном, опираясь на это чувство, но науку только на нем построить невозможно, хотя без него науку тоже не построить.
