Итак, проследим эти основные
наши четыре выделенных масштаба, проследим их один за одним.
И первым настает очередь политическим порядкам как самому крупному
из этих масштабов.
Слова «порядок» и «порядки» все активнее возвращаются в словарь политики
и политической науки в разных странах на разных языках
от английского лингва франка до нашего родного русского.
Какие-нибудь 10, 15, 20 лет назад они употреблялись,
конечно, но не так часто, как сейчас.
Свидетельство тому — недавние книги знаменитых авторов:
Дугласа Норта, Уоллиса, Вайнгаста, Фукуямы,
которые как раз написали книжки об этих политических порядках.
Фукуяма написал книгу о происхождении политического порядка.
Я о ней, к сожалению, сейчас не могу подробно говорить.
А вот о книге, которая написана Нортом, Уоллисом и Вайнгастом,
об этой книге мы еще с вами поговорим.
Ну, а пока я хочу отметить,
что терминологически понятия политической системы, организации,
институтов, все они так или иначе обозначаются словами порядок,
(order, Ordnung и так далее).
И это делает его немножко более расплывчатым.
Вот то, что я вам сказал, что порядок — это
явление высокого эволюционного, широкого эволюционного масштаба,
высокой, так сказать, сложности, длительности существования.
Если вы будете читать книжки, вы увидите,
что порой его употребляют и в других смыслах.
Но в этом смысле его употребляют обязательно.
В других смыслах употребляют уже в зависимости от того, как придется.
Слово «порядок», действительно, применимо для обозначения любых отличных от хаоса
состояний, а значит, различных институтов и процессов, значит,
его можно даже и к повседневной нашей действительности отнести и практикам.
Можно сказать, что наше повседневное взаимодействие в рамках нашей
гражданской инициативы или нашего клуба вступили в состояние беспорядка,
и тогда можем говорить о порядке, о хаосе и так далее.
Но это, скорее, отклонение, чем правило.
Дело в том, что в политике издавна с идеей извне установленного порядка,
свыше, сакрального порядка,
существовали и представления о множестве специфических порядков, и они,
в частности, подтверждались, например, практикой монашеских, рыцарских орденов,
которые сами назывались порядками — орден, ордена, даже в этом слове орден
(order) вы слышите, тот же самый корень, та же самая мысль.
Это порядок исключения из мира сего.
Возникали также представления о разных, высших властвующих и нижних,
низших подчиненных порядках,
но при всем этом разнообразии постепенно складывалось представление о том,
что существует некая категория организации очень высокой степени обобщения.
И сейчас в политической науке понятие политический
порядок в первую очередь связывается с концептом политической системы в целом в
самом широком его понимании.
Можно говорить о национально-государственом порядке,
об отдельной территориальной политии.
Можно говорить о международном порядке или о мировом даже порядке, да,
то есть вот о явлениях примерно такого большого очень масштаба.
Вот, ну, можно говорить, конечно, и о явлениях более мелких,
там вплоть до муниципалитета, но это будут, в основном, переносные значения.
Прежде всего под порядком понимаются масштабные явления,
и даже когда мы говорим о каких-то мелких вещах, то выделяются,
конечно же, те качества, которые связывают его с чем-то масштабным.
Когда мы говорим о порядках, ну, например, как я только что сказал, в муниципалитете
или еще где-то, то мы в первую очередь аналитически выделяем какие черты?
Не повседневные черты, а те черты, которые связывают эту организацию
в муниципалитете с более высокими уровнями,
с уровнями больших институтов, с уровнями эволюционных,
устойчивых привычек, правил и практик.
Не могу не упомянуть о Самуэле Хантингтоне,
о котором мы неоднократно говорили в курсе наших лекций.
Это выдающийся американский политолог, который в своей знаменитой книге
«Политический порядок в меняющихся обществах», это книжка, с которой,
конечно же, каждый изучающий сравнительную политологию должен быть знаком,
там он трактовал политический порядок как состояние,
которое противоположно революции.
И в духе модного в те времена, то есть в 60-е годы, структурного функционализма он
приписывал политическому порядку системные характеристики,
а революциям как раз их дефицит в результате нарастания хаоса.
Ну, а теперь мы перейдем к книжке Дугласа Норта, Джона Уоллиса и Барри Вайнгаста,
которая называется «Насилие и социальные порядки».
Акцентируя то, что в этой книжке будет рассмотрена вся
история порядка в рамках
писаной истории человечества, то есть той истории человечества,
от которой сохранились письменные данные, то есть это очень масштабная книжка.
Так вот они предложили свою типологию социальных порядков в весьма
высокой степени абстракции и сделали порядок вообще и специфические порядки,
которые они выделяют, о которых я сейчас расскажу, базовой категорией, позволившей
им объяснять и описывать общесистемные свойства целых эпох эволюции человечества.
Какие же порядки они выделяют?
Они выделяют порядки открытого доступа (open access orders) и
порядки ограниченного доступа (limited access orders), что предполагает,
предусматривает, как бы они специально это не рассматривают, но предполагают,
что есть еще, могут существовать еще некие порядки закрытого доступа.
Вот эти порядки закрытого доступа как раз и оставили,
они оставили за пределами своего внимания, поскольку, в основном, конечно,
эти порядки закрытого доступа относятся к той самой неписаной истории человечества,
той самой глубокой первобытности, о которой они говорят,
но здесь я должен сделать одно очень важное замечание.
С чего мы начали?
Мы говорили о том, что это разделение аналитическое, Раз оно аналитическое,
значит, мы можем все эти порядки, включая и закрытый порядок,
разглядеть и в том, что происходит сейчас.
Значит, что-то с древности, с глубокой древности сохранилось,
воспроизвелось, и в каких-то очень неясных замаскированных формах
продолжает существовать вместе с нами.
Это очень серьезный вызов для сравнительной политологии, это крайне
увлекательно и интересно производить аналитически вот такую сортировку разных
моментов, разных аспектов наблюдаемого нами порядка, чтобы увидеть,
что они принадлежат к совершенно разным аналитическим явлениям, которые тоже имеют
и свою разную эволюционную зрелость и эволюционную приуроченность.
Так вот предложенная тремя авторами схема «письменной истории человечества»,
она оказалась слишком абстрактной.
Они ее по существу сводят к одному лишь принципу — открытости,
ограниченности или закрытости доступа.
Не менее обща и не менее абстрактна разработанною мною еще это в 90-е годы
эволюционная схема политических систем — там тоже использовался сходный принцип,
говорилось о закрытых,
открытых и регулирующих свою открытость и закрытость системах.
В любом случае вот такого рода модели, то ли та модель, которую,
значит, Норт Уоллис и Вайнгаст предлагают, то ли та модель, которую предлагаю я,
то ли есть еще сходные модели сходного уровня сложности.
В любом случае они требуют насыщения таких обобщенных схем.
Остановиться, да и, собственно,
в той самой книжке Норта Уоллиса и Вайнгаста, о которой я говорю,
они же не ограничиваются просто констатацией того,
что есть порядки открытого доступа и порядки ограниченного доступа,
они осуществляют очень подробный, очень детальный анализ,
приводя массу фактуры, для того чтобы показать, в каких формах,
как конкретно эта открытость или это ограничение открытости проявлялись.
Вот то же самое мне приходилось делать, так сказать, вот в моем исследовании.
За счет чего можно добиться насыщения таких обобщенных схем?
Видите, схемы очень простые.
Просто, ну, проще не бывает, что говорится, да.
В любом случае их можно насытить чем?
Институтами, режимами, практиками, да, то есть тем,
что было выкинуто, очищено аналитически, мы можем все вернуть,
и тогда у нас будет осуществляться движение
вверх и вниз по лестнице абстракций, то движение, о котором вы тоже уже знаете.
Mikhail IlyinProfessor
Mikhail MironyukAssociate Professor
